Анабиоз. Марш мародеров - Страница 28

— Или с конвоем, блин. Не нравится мне эта движуха.

— Думаешь, нас ищут? — Ник тревожно оглядывается.

— Да на фига мы им сдались, — презрительно дергает плечом Хал. — Тут другое. Аслан, падла, город под себя подминает, понял?

Ник

Наверное, без власти жить нельзя. Нет, совершенно точно — нельзя. Но власть должна быть нормальная. Чтобы для всех людей, а не для одного или нескольких. Хотя это утопия, конечно. Ну, тогда так: чтобы те, кто у власти, о людях не забывали. И чтобы честно все было, по справедливости.

Если вдуматься, вся русская история — сплошные поиски справедливости. Всякие там восстания, Разин, Пугачев, Булавин, Болотников — все этого хотели.

Самое смешное, что цари и императоры тоже за справедливость были. Только понимали они ее по-своему. Это как в сказке про две правды — у народа своя, у барина своя. А когда император Александр Второй решил крепостное право отменить, многие считали, что это он для того делает, чтобы правда у всех общая стала. И убили императора злые люди за такой вот альтруизм.

На самом деле все не так там было. Крепостное право отменили, а крестьяне освобожденные бунтовать начали. Потому что не их это была правда с освобождением, чужая. И справедливости никакой не получилось: свободу дали, а землю — нет. Вся земля у помещиков осталась. Вот и вышло, что крестьяне стали свободными и свободно могли помереть с голоду, а если хотели не помирать, а жить, то все равно приходилось в ярмо идти и в кабалу, батрачить на помещика. И реформа императора Александра, которого тогдашние журналюги прозвали «Освободителем», разорила коренную Россию, пустила по миру сотни тысяч человек. Такая вот общая правда получилась. А если вспомнить еще, что «Освободитель» терпеть не мог русских, считая их самой ленивой и «бездельной» нацией…

Короче, я так понимаю, что власть осторожной должна быть. Как сапер. И никогда с плеча не рубить, даже если считает, что хорошее дело делает. Ну, это в том случае, если она все-таки нормальная власть. А такая, как у майора Асланова — это диктатура, конечно. С ней бороться надо, без вариантов. И вот когда мы ее одолеем, вот тогда вопрос о справедливой власти и встанет. И делать эту новую власть сами люди будут. Потому что понятно уже — никто нам не поможет, ниоткуда герои-спасатели не прилетят в оранжевых своих вертолетах. Это, то, что вокруг — наш новый мир. Это — навсегда.

Дом Кекина встречает их настороженной тишиной. Стараясь не оставлять следов, друзья огибают ту часть здания, что выходила на улицу Галактионова, пролезают через пролом в каменной ограде во двор и поднимаются по замусоренной лестнице на третий этаж. Анфилада пустых комнат, высокие двери, рассохшийся паркет. Грязные стекла почти не пропускают дневной свет и в помещениях царит полумрак. Мебели здесь нет вообще никакой — судя по всему, на этаже готовился ремонт.

— Пыль, паутина! — с наслаждением говорит Ник, возвращаясь из дальней комнаты. — Хорошо!

— Чего хорошего-то? — впервые после истерики в подвале подает голос Эн. — Бр-р-р-р… Мерзость.

— Хорошо, потому что сразу видно, что тут никого не было. Всё, отдыхаем.

— Жрать охота, блин! — Хал выразительно хлопает себя по тощему животу. — У кого чё есть?

Съестного оказывается не густо. Ник стелет на полу пластиковый пакет и выкладывает на него пару лепешек из перетертой пшенки, Эн добавляет небольшой кусок тушеной кабанятины, завернутый в бумагу, у Хала находится твердый, как камень, ломоть сыра и банка просроченных шпрот. Воды тоже мало — меньше литра.

— Бетте, обедаем! — татарин садится прямо на пыльный пол у импровизированного стола, достает нож.

Едят молча, стараясь не уронить ни крошки. Ник замечает, что Эн все время прислушивается к чему-то. Наконец, он не выдерживает и тихо спрашивает:

— Ты чего?

— Там, на лестнице… шуршит что-то.

— Кошка, может?

— Или крысы? — предполагает Хал. Подцепляет кончиком ножа последнюю шпротину, закидывает в рот и вздыхает: — Хорошо, но мало, блин!

— Может, посмотрите? — Эн со страхом косится на приоткрытую дверь, ведущую на лестничную клетку.

Ник поднимается, стараясь ступать как можно осторожнее, чтобы не трещал паркет, подходит к двери, выглядывает.

— Да нормально все! Ну что, братцы-кролики, чего дальше делать будем?

— В Цирк нам нельзя, — заявляет Хал. — Блин, курить охота.

— Тебе всегда что-то охота. Раб желаний, — осаживает его Эн. — Давай, не отвлекайся.

— Да, в Цирк нельзя, — соглашается Ник. — Там теперь всем заправляют эти… аковцы.

Хал мрачнеет.

— Я вам с самого начала говорил, блин, что Асланов этот — гнида. Как он Бабая и всех остальных развел… Если бы сразу навалились, примочили бы гадов, блин. А теперь всё, саубулыгыз, ипташляр. Надо из города уходить.

Эн снова оглядывается на дверь.

— Нет, там кто-то есть! Слышите? Ходит…

— В потолке открылись люки… — бормочет Хал, хищным движением вытирает нож о полу куртки и низко пригнувшись, крадется к выходу.

Ник и Эн настороженно следят за ним. Скрип рассохшихся досок теперь слышится всем, он очень явственный и идет, как всем кажется, с нижнего этажа.

— Ну, чего там? — шепотом окликает татарина Ник.

— Там — абсолютно ничего, — скрипит вдруг в комнате знакомый голос. — Здравствуйте, господа.

Эн от неожиданности охает. Ник резко оборачивается. Хала буквально подбрасывает, и он в одно мгновение оказывается посреди комнаты, выставив перед собой нож.

Невысокий, щуплый человек в длинном плаще стоит у окна, опираясь на все те же старые вилы.